Каллио и Сара тоже вышли. К ним подошел хозяин баньки, местный крестьянин, и, крепко пожимая Каллио руку, заулыбался ему. Мы, крестьяне, за эти бревна с акционеров деньги получим, заставим их по суду уплатить нам за потраву наших угодий. В деревне скопилось много сплавщиков. Они все взяли расчет, и, как всегда после получки, вокруг них увивались сомнительные люди, вытаскивали засаленные карты, многозначительно пощелкивали пальцами по горлу.
А на площади, где уже вертелись коробейники, стало известно, что акционерное общество на прибавку не идет. Что теперь будут делать мои старики? Сунила оказал, что Эльвиру с детьми увез к себе ее отец.
Этнопсихологический аспект русско-финского взаимодействия
Тогда Каллио стало еще грустнее, и он пошел танцевать. Он нашел себе девушку и вертелся с ней. Но танцы скоро наскучили Каллио, он оставил девушку; и они втроем — Сунила, он и Сара — опрокинули за углом баньки по стакану самогону. Но деньги Сара не достались, потому что Каллио и Сунила через час проиграли их до последнего пенни. Только у Сара осталось несколько марок, потому что он понял, что имеет дело с шулером, а шулер пошел искать других сплавщиков с деньгами. Сунила божился, что, если бы у него было еще три марки, он бы все вернул — теперь он раскусил всю эту механику.
Сара поехал на пароходе по лесным озерам в город, и друзья на прощанье махали ему шапками, а потом, обнявшись, пошли по дороге в другую деревню. Там Каллио нанялся батрачить, а Сунила пошел дальше. Они очень понравились друг другу и сговорились зимою пойти на лесозаготовки вместе.
Накренясь на крутом ходу, обдавая мелкой россыпью холодящих брызг, громко дыша туго надутым холстом паруса, вылетела из-за острова Блекхольм яхта и пронеслась мимо них.
Book: В Суоми
Инари, оставляя островок Лоцманской станции слева, быстро повел лодку к Хегхольму. Коскинен сидел за рулем. Он не мог спокойно глядеть на эту бухту. После разгрома финской рабочей революции в восемнадцатом году товарищи, спасая Коскинена от расстрела, устроили его матросом на пароход. И вот в мае пятнадцать пленных были приведены на этот пароход для отправки в Свеаборг, на казнь. Четырнадцать из них были связаны попарно наручниками. Пятнадцатый — писатель Майю Лассила, — одетый в тяжелую шубу, стоял отдельно на палубе, под особым конвоем. Когда пароход прошел уже больше половины пути к месту казни, Лассила бросился через борт в море.
Шуба, надувшись пузырем, помешала ему уйти под воду. Офицер сказал, плюнув через фальшборт: «Эта собака принесла нам больше зла, чем целый их бандитский взвод».
И Коскинен должен был стоять рядом, выслушивать эти слова и затем еще прибирать палубу. А теперь в заливе мирно играли белокрылые яхты. Оно боевое. Ты поручил мне вести разъяснительную работу. Я вел ее. Ты поручил мне вербовать ребят. Я их оставил в разных пунктах больше десятка. И, наконец, ты поручил мне организовать забастовку.
Я организовал две забастовки.
Этнопсихологический аспект русско-финского взаимодействия
Бастовало около тысячи человек. Там есть ребята, которые были в Красной гвардии в гражданскую войну и в финском легионе на Мурмане. Там малая плата, и у большинства не хватает одежды. Если тебе надо еще что-нибудь знать — спрашивай, а то я сам рассказывать не горазд.
И пока он говорил, Коскинен, как будто не слушая его, сосредоточенно думал о чем-то; он, казалось, всеми силами сдерживал свое волнение и не решался сказать собеседнику что-то очень важное. И он ответил Инари не сразу, а как будто еще что-то решая:.
Но прежде чем дать это поручение, я хочу, чтобы ты рассказал о своей жизни с самого начала и до того дня, когда пришел ко мне с путевкой партийного комитета. Я стоял у деревянных перил и смотрел вниз, а отец рядом трезвонил в два колокола. Жалованья не хватало, и он подрабатывал пономарем по праздникам.
Работал он на лесопилке, а прирабатывать приходилось потому, что надо было прокормить семерых детей. Я был четвертым. И несмотря на это, с семи лет до двенадцати ходил и народную школу и обучался. Но с двенадцати лет пошел работать. Когда объявили войну, я был на лесозаготовках в Похьяла. Началась паника.
- .
- ?
- !
- .
- богатый спонсор ищет девушку Вантаа.
Работы в лесу стало меньше. И меня сократили. В эти же дни я вступил в профессиональный союз и в социал-демократическую партию.
- .
- знакомства для встречи Хямеэнлинна.
- .
- !
- .
В марте тысяча девятьсот пятнадцатого года я подрядился на постройку Мурманской железной дороги. Там работало много финнов. Контракт наш был на полгода, но потом его продлили еще на полгода. Заработок был плох. И главное — не заработок, а еда. Летом продуктов хватало, и даже оставались каша и ломти хлеба.
Остатками набивали мешки для крестьянских свиней и коров. Однако к зиме дело переменилось, и не только ничего не оставалось, но совсем еду привозить перестали. Тогда нас, рабочих, стали кормить остатками из этих мешков, а по каше уже ползали черви. Нам запрещали ходить к крестьянам и рыбакам в соседнюю деревню. Держали в бараках, как военнопленных. Мы голодали, и ребята стали понемногу разбегаться. Бежать было легко если сразу не подстрелят , потому что вокруг бараков были непроходимые трясины и стражники не решались отходить от строений.
Мы с товарищем убежали, и дошли по болотам до Княжей Губы, и там сели на пароход, который шел в Архангельск. Документы были у нас на руках, и жандарм пропустил нас. Мы проехали через все Белое море в Архангельск, и там нанялся я работать по погрузке и разгрузке иностранных пароходов, которых скопилось в порту уйма.
Все они были с военным грузом и спасались в северных морях от германских подводных лодок. Так я работал грузчиком дней десять, когда меня вдруг арестовала и привели в тюрьму. Там уже сидело человек триста — финны, китайцы, русские. Больше всего финнов. За что мы были арестованы, я и до сих пор не знаю. Больше года работал я снова лесорубом в Похьяла, когда до нас долетела весть о революции в России. У нас начались волнения, многие бросили работу.
Я тоже поехал на юг, в Тампере, и там мне удалось поступить на фабрику. Но не за этим я поехал туда. Не смотри, что я с виду кажусь не очень сильным. Силы у меня хватает. Видишь, какие бицепсы! Никто из лесорубов Похьяла не мог положить меня на обе лопатки… Я мечтал стать чемпионом Суоми по французской борьбе. Обо мне много писали в газетах. Нет, имя у меня тогда было другое: Ивар, так назвал меня при рождении отец.
Но на финальный матч я не пошел. Нашлось дело поважней. Красногвардейцы избрали меня командиром роты. Вместе с ними дрался я на центральном фронте, а потом вырвался из осады и на шлюпке с боевыми товарищами пробрался в Кронштадт. Жили мы все одной надеждой: немного отдохнуть — и снова на фронт. Но революция наша была разбита.
Коскинен, услышав их, вспомнил красный огонь на вышке Рабочего дома — сигнал, которым началось восстание, — и красное знамя, развеваемое ветром на флагштоке здания сейма, а через несколько месяцев там уже были другие, чужие, бело-синие цвета. Он шел тогда по улице, и весь город стал сразу пустым, чужим, враждебным.
Нет, только тот, кто, изведав весь восторг победы, видел всю свою землю уже освобожденной и кто после этого пережил гибель лучших товарищей от цинги и расстрелов, кто видел родные улицы, попираемые самодовольными врагами, — только тот может понять, какая неумирающая боль звенит в словах: «Революция разбита! Мы поклялись Ленину — в битве за дело рабочего класса быть в первых рядах….
Они пристали к Звериному острову, привязали к колышку лодку и, затерявшись в праздничной толпе только что сошедших с пароходика пассажиров, пошли по ровным дорожкам парка. Они стояли у решетки, ограждавшей медвежат от любопытной детворы.